В правом углу комнаты стоял квадратный столик из непонятного, словно запылившегося изнутри дерева, с расположенным на нем ониксовым прибором из четырех бокалов и высокогорлого узкого кувшина. Посуда из гладкого и блестящего желтоватого камня с коричневыми разводами казалась совсем новой – будто кто-то пил из нее недавно.

В другом углу стояли несколько каменных ларцов разного размера – один на другом.

– Мне кажется, что мы когда-то пили с тобой вино из этих бокалов, и оно просвечивало через их камень, – сказал Инери: дыхание его сделалось ровным.

– И был яркий свет, и ночь вокруг. А мы были старше.

Светильник в руке Неферт неожиданно вспыхнул и разгорелся ярче, когда откуда-то из внутренних помещений послышался шорох сандалий, настолько легкий, что его можно было скорее угадать, чем услышать, и им навстречу вышла высокая стройная женщина в одеждах угодного Сетху рыжего цвета. Черные прямые волосы падали на ее плечи.

Нельзя было понять, старым или молодым было ее лицо. Оно двоилось – сквозь ветхие черты старухи проступал торжествующе юный лик девушки… Неизменным оставалось одно – бездонные, как колодец, глаза, во мраке которых мерцали далекие пляшущие огни.

Добро и Зло были одинаково чужды исходящей от нее силе.

– Вот вы и пришли, – сказала она голосом, черным и мягким, как ночь.

– Нам было страшно, – негромко ответил Инери.

– Я посылала на вас этот страх, – сказала женщина. – Но у вас уже не было выбора дороги. Сроки сбылись.

– Но какие сроки, Миу… – Неферт замолчала, поняв, что уже не знает имени той, которая стояла перед ними.

– Моего земного пребывания с вами, – женщина приблизилась еще на шаг. – Я – Бастет, богиня полной луны, воплощающаяся в священной кошке.

Ее ничем не украшенные руки накрест протянулись вперед. Левая рука легла на голову Неферт, правая – одновременно с ней – на голову Инери.

Дети преклонили колени.

– Вы держались за руки, идя ко мне, – вновь заговорила женщина. – Соедините ваши руки теперь.

Инери и Неферт взялись за руки – не чувствуя ни своего тела, ни тепла.

– Дети с темной кровью, вы по праву пришли этой ночью в мертвый город.

Человеческая жизнь осталась за черными водами реки.

За этими стенами – сон ночи.

Там, внизу, во мраке, спит царь в семи золотых саркофагах. Сон его глубок.

Так же глубок будет тысячелетний сон Египта.

Царства падут и поднимутся, но Египет пребудет Спящим Царем Миров.

Спите!

Сон и Смерть едины. Едины Смерть и Любовь. Ложе утомившихся влюбленных окутывает сон – трепетное подобие Смерти. Спите под этим пологом, пока он не станет плотнее!

Ваше грядущее пробуждение – холодная серая страна, каменную колыбель которой еще качают морские волны…

Любовь поведет вас дорогой тайны.

Я обручаю вас на теневое владычество.

Из детской памяти сотрется ночь мертвого города.

Но на челе моих детей начертаны золотые знаки.

Ваши руки найдут друг друга, ваши уста сольются, покоряясь этому начертанию.

Для моих детей невозможна любовь к чуждой плоти.

… Женщина сняла руки, и Инери и Неферт ощутили, как она провела над их склоненными головами линии невидимого им знака.

– Мы не можем забыть, мы ничего не забудем, – упрямо прошептал Инери.

– Ты придешь… ты еще придешь, скажи? – тихо спросила Неферт.

– Приду я или нет, вам все равно суждена встреча со мной, – сказала женщина, отступая к нарисованной двери. Пусть не иссякнет темная кровь, несущая в жилах тайное знание! Вам будут сниться царские сны. Спите!

…Неферт и Инери, не поднимаясь с колен, обернулись друг к другу, сливаясь взглядом. Лик Бастет, явственно увиденный каждым в распахнутой черноте зрачков другого, потерял четкость, убывая, как убывает в небе луна.

Небо стало безлунным.

май-ноябрь 1988